Прятки – или, по-нашему, по-новгородски сказать, хоронушки – игра не одним людям, всему свету известная. Лесом идешь, – много глаз на тебя глядит; за каждым шагом твоим следят. А ты и не видишь, кто с тобой в прятки играет.
не далее как прошлой осенью один случай был у нас в колхозе.
Вечером затеяли пятеро наших ребятишек – Ваня, Маня, Таня, Паня и Саня – игру у сенного сарая. Им бы спать пора ложиться: сумерки уже начинаются. ребятишки-то все мелкие, – долго ли до беды!
Как водится у нас, стали в круг, каждый свои два кулачка перед собой выставил. Сосчитались:
Шла кукушка мимо сети,
А за нею – злы дети.
И кричали: “Ку-ку! Мяк!
Убирай один кулак”.
На кого “мяк” выпадает, тот один кулачок убирает.
Потом по второму разу считаются, по третьему, – пока у последнего один кулачок не останется. Этому, значит, водить.
Водить выпало Ване.
Ваня взял палочку-выручалочку, встал носом к стенке сарая, локтем глаза себе закрыл. Стоит выкрикивает:
Раз, два, три, четыре, пять, –
Я иду искать!
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, –
Я иду совсем!
Раз, два, три, четыре... десять, –
Я иду на целый месяц.
Когда все до конца выкрикнул, палочку к стенке приставил и поскорее обернулся.
ребятишки давно успели схорониться – кто куда. Никого нет.
Только – глядь! – чьи-то босые ноги – брык! брык! – под сарай лезут, под дальний угол. И пропали там.
– Вижу, вижу! – закричал Ваня – и бегом к тому углу.
А в это время из-за другого угла сарая – Таня с Паней, а из-под куста – Маня. И к палочке-выручалочке.
Стук, стук, стук! – и все трое “дома”.
ну, да Ваня на них только рукой махнул: пускай! Одного-то он приметил, – уж этот от него не уйдет.
Добежал до угла.
– Вылазь! – кричит в дыру под сараем. – Вылазь, Санька, вижу!
Сам, конечно, ничего не видит, потому что под сараем яма, а в яме темно. Да ведь чьи-то ноги под сарай лезли? Лезли. Чьи же, как не Санькины? Девчонки уже все “дома”.
А тут сам Санька выскакивает в сторонке из канавки – и бегом к палочке-выручалочке.
надо бы и Ване скорей к ней, – чтобы первому постучать, – да он растерялся.
Как же так: ведь Санька под сараем сидит!
И Ваня еще раз крикнул в дыру:
– Вылазь, Санька! Все равно – вылазь!
Девчонки так со смеху и покатились.
А Саня уж у палочки – стук, стук, стук! – и кричит:
– Вот он – я! Води-ка в другой раз.
Тут Ваня опомнился.
А от угла не идет.
– Ребята, – говорит, – тут что-то не так. Тут с нами еще кто-то в хоронушки играет. Вот сюда залез, – я своими глазами видел.
ребятишки к нему.
Он стоит белый, как береза, глаза большие, и шепчет:
– Вот тут, вот тут сидит... Я ноги видел. Лезет – ногами брыкается.
ребятишкам стало не по себе.
Сумерки гуще. Лес рукой подать – и стоит темный, страшный. В лесу – волки, медведи и – как знать? – кто еще.
неизвестно, кто под сарай забрался. Сидит там...
Санька – боевой парнишка – как крикнет толстым голосом:
– Кто там в яме? Объявись!
А под сараем как шебуршнет!..
Таня, Паня, Маня как взвизгнут, как припустят бежать!
Хорошо, – на меня набежали: как раз я из лесу шел – с охоты. Еле их остановил.
Рассказали мне, как все было.
Вижу – дело серьезное. Пошел к сараю. Девчонки за мной – издали.
Саня с Ваней стоят у угла – в руках уже колья у них: хотят в яму толкать.
– Обождите, – говорю. – Погляжу раньше.
Поставил я ружье к стенке, опустился на четвереньки, чиркнул спичку.
батюшки-светы, кто под сараем-то сидит!
Я руку туда – и цоп его за уши!
Уж как он ни брыкался, – так за уши и вытащил его ребятишкам:
– Видали, кого струсили?
Заяц, здоровый русачина! Вот глупый, куда схорониться вздумал.
Косой этот всю зиму потом у девчонок в избе жил. Совсем ручной стал. Девчонки его так Санькой и прозвали. Забьется бывало под печь, – спит там. А крикнут ему: “Санька, вылазь! Вылазь, Санька!” – сейчас и выскочит. Дескать, не дадут ли капустки?
Не очень-то, значит, глупый.
Да уж там глупый не глупый, а тот раз маху дал: чем ему с ребятишками в хоронушки играть, под сарай лезть, – сыграл бы лучше с ними в догонялки. Припустил бы назад к лесу, откуда пришел, – кто б его догнал?
Он ногастый.